Ангел, который НИЧЕГО не ждет - Елена Пильгун

Ангел, который НИЧЕГО не ждет

Елена Пильгун

© Елена Пильгун, 2017

ISBN 978-5-4485-0303-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Дождь всегда приходит с той стороны улицы, – встреченный мной старик не глядя махнул рукой в сторону пригорка, по которому карабкалась желтая лента дороги. Домов, этих маленьких деревянных избушек с абсолютным отрицанием привычной геометрии параллельности стен и прямых углов на их стыке, на пригорке уже не было, а кривая линия последней изгороди заканчивалась за моей спиной.

Я, конечно, спорить с ним не стал. Дожди приносятся ветром откуда угодно, но в этой глуши люди верили в приметы. И если красное солнце на ветер или ясное небо к холоду я еще смог бы понять, то дождь с определенной стороны света был выше моего разумения. Пахло здесь фатализмом каким-то.

Однако старик на смирившегося и уверовавшего в Судьбу был похож мало. В блеклой синей радужке под седыми бровями горел маленький злой огонек, превращавший это переодевание в безнадежно залатанную мешковину и грубый лен в маскарад. Нет, я определенно не ошибся. Чутье не подвело. Ему больше подошли бы меч и труба архангела.

– А что находится там, за пригорком? – спросил я лениво, мысленно пытаясь протянуть золотую ниточку сканирования к новому знакомому. Ха, ауры, биополя… Чего люди только не придумают, чтобы объяснить необъяснимое. Всех этих слов у них нахватался, привык, а все равно нам как-то проще без слов. Просто видишь тусклое свечение вокруг человека и пытаешься крыло протянуть… В фигуральном смысле, конечно. Крылья нам доставать запрещено, пока на задании.

– Что за тем пригорком? – переспросил старик. Его жесткий колючий взгляд мазанул меня по щеке, а я вдруг понял, что дотянуться до его биополя у меня категорически не получается. Как об стенку лбом бьешься, а толку ноль. – Так я ж тебе сказал, светлый, что там дождь начинается. А еще иногда там находят ангелов упавших.

Я тихо поперхнулся на вдохе и сделал шаг назад.

– Упавших?

Я отчаянно тянул время. Нет, мне уже третья сотня лет пошла, я вам не херувим голозадый, я знаю разницу между «посланным в командировку/на разведку/для усиления личного состава» (нужное подчеркнуть) и теми, кто Изгнан. Эти… Нет, не подумать без дрожи. Эти превращаются в кучку обгоревших перьев. И никогда и никто не находит их тел. Никогда.

– Точно так, – старик, похоже, уже откровенно издевался. Мягкие золотые щупальца его сканирования замаячили за моей спиной. – А потом они приходят в деревню, а тут бабье уже на ушах стоит, полынь звезда прилетела пятый раз за месяц… Дурехи. Да ты не боись, никого там нет сейчас. Хочешь – пошли, посмотрим.

И мы «пошли». Я вслед за стариком карабкался на пригорок, по щиколотку увязая в желтом горячем песке, и молчал. Надо было бы еще, конечно, и не думать, но это оказалось выше моих сил. Внутренняя ехидна, которой не лишены и ангелы, ржала во весь голос над учебниками и мамиными пугающими наставлениями из оперы «не делай глупости, а не то до земли не долетишь». Ха. Врали, выходит, Наставники, что Изгнанные как космический мусор сгорают еще на подходе к грешному миру. Вот он, сгоревший такой, впереди топает. И руку на отсечение даю, что горбинка эта его с креном влево – из-за крыла. Хорошо, допустим, что я прав. Тогда… Связаться с начальством? Нет, это означает сразу лишиться своей мирной задачи соцопроса о пользе Рая, вляпаться в секретность, а там и до разведки недалеко. А в разведке, простите, платят мало, а нектар только по большим праздникам. Пробить по скану ауры через базу? Интересно же, сколько надо согрешить, чтобы так…

– Только попробуй, – произнес старик, даже не повернув головы. – Я тебе мигом помогу здесь навсегда остаться. Сам помогу, даже главную деревенскую шлюху звать не буду. Мне, как ты уже догадался, терять нечего.

На пригорке стало как-то очень тихо. Ветер, кидавший в лицо скрипучий песок, превратился здесь в робкую поземку, ворошившую… Перья. Много белых рваных перьев. Я нагнулся, поймав одно из них в ладонь. Легкая пушинка с характерным металлическим отливом цвета латуни – цвета второго круга. С губ сорвалось почти непроизвольно:

– Это все… что осталось?

Вопрос повис в воздухе. Я чувствовал себя идиотом, но никак этот пустырь с сосновым лесом по краям и деревушкой где-то внизу и за спиной не вязался с историями Наставников. И уж тем более сюда не вписывалась фраза «приходят ангелы в деревню, а бабы про полынь-звезду кричат».

– И чему же нынче учат? – хмыкнул старик, явно подслушав мои мысли. – Что мы превращаемся в комету и сгораем как Тунгусский метеорит?

Я кивнул. Старик пожал плечами и выудил из кармана пачку сигарет.

– А если я скажу, что упавший ангел теряет только одно крыло, ты мне поверишь? – спросил он после первой затяжки, выдохнув вместе с дымом полынную горечь прожитых дней.

– Нет.

– И правильно сделаешь. Это ложь, – старик спокойно обвел меня оценивающим взглядом, и я сразу вспомнил первое причастие, так же жестко взвешивал все за и против Наставник. – А истина, светлый, в том, что это крыло у нас отнимает Он еще там, наверху, у ворот Рая. Он не оставляет нам шанса. Вот только представь… – Старик закашлялся и едва слышно засипел, торопливо хватая ртом воздух, – на тебе цепи, крылья железками перетянуты, а из ничего возникает искра… И не сбежать. Должен вытерпеть, пока одно крыло не сгорит дотла, а потом сигануть на землю.

Мое сердце пропустило удар. Не может этого быть. «Он милосерден, доброта Его неупиваемая чаша и нет того в Нем, что называется неправильным или ошибочным», – напевный голос школьного наставника в клочья рвал историю старика.

Смех. Шафранный смех прошедшего тысячу километров земного ада.

– Ошибаются все, даже Он, иногда даже из пушки по воробьям стреляет и промазывает отчаянно, – старик снова улыбнулся и шевельнул носком сапога ворох обманчиво металлических перьев. – А это уже со здоровых крыльев, знаешь ли. Сами рвем. От бессилия и страха. Но это проходит.

Волна воспоминаний захлестнула Влада с головой, заставив снова почувствовать тугое объятие шейных кандалов. Но нет, сознание решило поддержать свое андеграундное отражение и швырнуло Влада в пронизывающий холод мартовского Выборга.

Открыть глаза. Обнаружить себя в прямоугольнике разрушенных стен с арочными проемами выбитых с мясом и рамами окон, и почти интуитивно понять извращенное чувство юмора Господа Бога: падшему ангелу – храма руины, большего не достоин. А потом, через секунду перевести взгляд на косую, нарушающую все законы геометрии, башню с тусклой позолотой замерших часов и в сером снежном небе не увидеть ничего. Это там, наверху, в Раю, даже с каменным куполом Третьего круга смириться проще, чем с этой пустотой над головой.

Ни намека на Бога.

Ни намека на свет. Ни намека на…

Именно в эту пятую секунду осознания своего падения срывает любого. Здесь ластик боли с состраданием прошелся по рисунку памяти, смазав кадры цветного фильма до простого «он заранее отнял душу и оставил жить»1. Наверно, как и все, он метался по этому замкнутому объему мертвого храма, выдирал перья из уцелевшего крыла в тщетной попытке изменить свою природу.

– А я говорю – это звезда с неба упала! – детский вопль скрипичной нотой разрезал эту волну помешательства на «до» и «после».

Влад отчетливо помнил, как в последний раз оглянулся на громаду башни с часами. Ее верхушка тонула в темном небе, почти неотличимо сливаясь с мартовской хмарью. Звезда с неба. Или с башни. До сих пор кажется, что разницы никакой.

А вдруг все это просто приснилось? Только вот крыло…

Он едва успел перебраться через поваленные колонны и спрятаться в тени свода правого нефа, как пространство вдруг заполнилось ватагой ребятишек мал мала меньше, галдевшей словно юный сонм в правом крыле на заседании старейшин Круга.

– Ну и где твоя звезда?

– Сашка, гляди сколько перьев! Интересно, чьи они…

– Чьи-чьи, птеродиктеля конечно.

– Врееешь…

– Нет такой птицы!

– Есть, я в книжках видел! Коричневая такая и с клыками!

Влад пятился к арке, из которой появились дети, на подгибающихся ногах. Слабость и шум в ушах с трудом гасили приступы адской боли в обожженном бескрылом плече.

Еще один пустырь. Перелезть через разрушенную стену, до крови ободрать колени и локти. И, наконец, стать «местным»: окунуться в холод земной, остро почувствовать свою почти-наготу в изодранной тунике, сдаться и лечь на сырую землю.

Вот тогда они его достали. Там, у стены с другим городом, нарисованным наивными оптимистами, а может, загнанными в угол пессимистами, которым некуда бежать, у рисунка почти пражских крыш с доминантами башен, его накрыли Они.